Старикова дочка и старухина дочка читать
Жили-были
старик со старухою, и была у них дочка. Долго ли, коротко ли пожила старуха на
свете, да и вздумала помереть; а как помирала, вот что наказала старику:
— Если
ты, старик, вздумаешь жениться, то смотри не бери той вдовы, что по соседству
живёт со своей дочкой. Она тебе будет женою, а нашему дитятке не будет матерью!
— Ладно,
— говорит старик, — ни на ком не женюсь!
Вот
схоронил старик старуху и поминки справил, как полагается, да и живёт
один-одинёшенек. А малое время спустя шёл он как-то селом, да и зашёл к той
вдове, о которой старуха говорила. И забыл он, что обещал своей старухе ни на
ком не жениться. Сидит у вдовы, разговаривает, а под конец и о свадьбе речь
завёл. Вдова рада до смерти.
— Я давно
этого ждала! — говорит.
Вот
забрала она всё своё добро и вместе с дочкой пошла жить к деду.
Живут они
все вместе — старикова дочка и старухина дочка. И невзлюбила злая баба
старикову дочку: донимает бедную девку. Да и меж собой девушки часто ссорятся.
Пойдут,
бывало, на посиделки — старикова дочка прядёт, а старухина знай всю ночь
гуляет. А гуляючи-то, всю пряжу спутает да порвёт. Домой идут рано утром. Дойдут
до перелаза — старухина дочка говорит:
— Дай мне
пасмы,
сестрица, я подержу, пока ты перелезешь.
— Ладно,
— отвечает, — на, сестрица.
Вот, пока
старикова дочка перелезает, старухина схватит пасмы, прибежит к матери и
наговорит с три короба, будто падчерица всю ночь гуляла, пряжу порвала,
перепутала.
— А я
пряла и домой поспешала. Видишь, какая она ленивая, нерадивая!
Придёт
старикова дочка домой, а мачеха ну её бить-колотить, деду жаловаться:
—
Никудышная твоя дочь — не хочет работать! А ты не хочешь её учить!
Как
мачеха ни злилась, как ни издевалась над падчерицей, что про неё деду ни
наговаривала, та всё терпит: работает себе молча. А бабе досадно смотреть на
неё, обидно, что дед её жалеет. И стали они с дочерью советоваться, как бы эту
падчерицу совсем со свету сжить.
И начала
старуха к старику приставать:
— Твоя
дочь ленивая, ничего не хочет делать, только гуляет да спит. А ты всё её
жалеешь! Ты б лучше отдал её в батрачки.
— Да куда
я отдам-то? — спрашивает дед.
— А коли
некуда, веди куда знаешь. Чтоб дома духу её не было!
И так
проклятая баба пристала к деду, так его изо дня в день допекала, что дед свету
белого невзвидел. Жалко дочери, а ничего не поделаешь.
Вот
собрались они, пошли. И зашли в дремучий лес. Дочка и говорит:
— Иди,
батюшка, домой, а я дальше одна пойду. Авось найду себе работу.
— Ладно,
— отвечает дед.
Попрощался,
да и пошёл в одну сторону, а девушка — в другую.
Вот идёт
она, идёт этим дремучим лесом; смотрит — стоит яблонька, да такая запущенная,
бурьяном заросшая, что и не видно её.
—
Девушка-голубушка, — говорит эта яблонька, — обчисть меня, прополи меня, я тебе
шибко пригожусь!
Ну,
старикова дочка засучила рукава, обчистила эту яблоньку, прополола, песочком
кругом посыпала. Яблонька поблагодарила её, и девушка пошла дальше.
Идёт она,
идёт, захотелось ей пить. Подошла она к родничку, а родничок говорит:
—
Девушка-голубушка, почисть меня, приукрась меня, я тебе шибко пригожусь!
Вот
девушка вычистила тот родничок и кругом песочком посыпала; родничок её
поблагодарил, и пошла она дальше.
Бежит
навстречу собака, да такая шелудивая, глаза б не глядели, и говорит:
—
Девушка-голубушка, почисть меня, причеши меня, я тебе шибко пригожусь!
Вот
девушка эту собаку вычесала, репьи из хвоста вытащила.
— Спасибо
тебе, милая! — говорит собака.
— Не на
чем, — сказала девушка и пошла дальше. Смотрит — стоит печь, облупленная,
чёрная, а рядышком глина лежит. Вот печка и говорит:
—
Девушка-голубушка, обмажь меня, приукрась меня, я тебе шибко пригожусь!
Ну,
девушка замесила глину, обмазала её кругом, как следует быть, цветами да
листьями разрисовала. Печка поблагодарила девушку, и она пошла дальше.
Идёт,
идёт — встречается ей женщина.
—
Здравствуй, девушка! — говорит.
— Доброго
здоровья!
— Куда же
это ты идёшь?
— Иду —
может, где в батрачки наймусь.
— Иди ко
мне!
— Ладно,
— отвечает девушка, — пойду.
— У меня,
— говорит женщина, — будет нетрудно, лишь бы ты делала всё так, как я тебе
покажу. Сумеешь?
— Почему
ж не суметь? Один раз покажете, а дальше сама буду знать.
Вот
пришли они в хату; женщина и говорит:
— Ну,
девушка, видишь — стоят горшки. Поутру и вечером будешь ты кипятить в этих
горшках воду, воду эту будешь выливать в корыто, насыпать туда муки и делать
болтушку. Только гляди, чтоб не горячо было! После будешь становиться на пороге
да свистать громким посвистом трижды. И сползутся к тебе разные зверюшки — ты
накормишь их хорошенько. Да не бойся их — зла тебе никакого не будет.
Девушка
сказала:
— Ладно,
всё исполню, как вы приказали.
Вот они
поужинали. Затопила девушка печь, нагрела воды, вылила в корыто, муки туда
всыпала и заболтала. Потом стала на пороге, трижды громким посвистом свистнула
— как полезло всякое зверьё к корыту. Наелись и расползлись, куда кому надо. И
так целый год старикова дочка служила и делала всё, что приказывала ей хозяйка.
Вот кончился год, и говорит хозяйка стариковой дочери:
—
Слушай-ка, девушка! Сегодня ровно год, как ты у меня. Ежели хочешь, оставайся
ещё. А не хочешь — как хочешь. Ты хорошо у меня работала, спасибо тебе.
Девушка
поблагодарила хозяйку за хлеб, за соль и за всё и сказала так:
— Хочу
домой. Спасибо вам, хозяюшка!
А хозяйка
и говорит ей:
— Так иди
же выбери какого хочешь коня и повозку.
А сама
наготовила ей полную укладку всякого добра и проводила до опушки. Там они и
попрощались. Хозяйка вернулась домой, а старикова дочка поехала домой и
радуется, что всё так хорошо обошлось.
Вот едет
она мимо той печи, которую когда-то обмазала, глядит — а в ней полнёхонько
пышек. Печь и говорит:
—
Девушка-голубушка, на тебе эти пышки за то, что ты меня прибрала да
приукрасила.
Девушка
поблагодарила и только подъехала к печке, пышки — прыг, прыг! — и попрыгали
сами в повозку. Печь заслонилась, а девушка поехала дальше.
Вот едет
она да едет, смотрит — бежит собака и несёт монисто, такое красивое, блестящее,
длинное. Подбежала собака к повозке и говорит:
— На
тебе, девушка-голубушка, за то, что ты мне шерстку причесала и репьи из хвоста
вытащила!
Девушка
взяла, поблагодарила и поехала дальше радуючись.
Вот едет,
и так ей захотелось пить, нет терпенья! «Заеду, — думает, — к тому родничку,
что я чистила, — может, там напьюсь».
Вот
заехала, смотрит — полон родничок воды, даже через края переливается. А на
бережку стоит золотой бочонок с ковшиком.
Родничок
и говорит:
— Напейся,
наполни бочоночек, да и ковшик прихвати. Стала девушка пить, а это не вода, а
вино. Да такое хорошее, какого она никогда и не пивала.
Вот
набрала она полный бочонок — и ковшик не забыла. Ну, едет себе дальше.
Смотрит —
стоит яблоня, такая густая, глаз не отвести.
А на ней
яблочки серебряные, золотые — много-много! Вот яблонька и говорит:
—
Девушка-голубушка, на тебе этих яблочков за то, что ты меня обчистила,
приукрасила.
Девушка
сказала:
—
Спасибо!
Подъехала
под яблоньку, а яблочки — прыг, прыг! — сами повозку.
Вот
приехала старикова дочка домой и зовёт:
—
Батюшка! Идите забирайте добро!
Вышел дед
из хаты, смотрит, обрадовался, кинулся к ней, да и говорит:
— Где ж
ты, дочка, была?
—
Служила, батюшка, — говорит дочка. — Несите добро!
А
добра-то полный воз, ещё и монисто дорогое! Стали в избу вносить — то хорошо, а
это ещё краше. Вот увидела баба, что старикова дочка навезла всякой всячины, и
напала на деда:
— Веди да
веди мою дочку туда, куда свою водил!
И так она
к нему прилипла, что он сказал:
— Пускай
собирается, поведу.
Вот
попрощались, и пошёл старик со старухиной дочкой. Зашли в лес, старик и
говорит:
— Ну,
иди, дочка, а я вернусь домой.
— Ладно,
— отвечает.
И
разошлись: девушка в лес пошла, а старик домой вернулся.
Вот идёт
старухина дочка дремучим лесом, смотрит — стоит яблонька, такая запущенная,
бурьяном заросшая, что и не видно её.
—
Девушка-голубушка, — говорит эта яблонька, — обчисти меня, прополи меня, я тебе
шибко пригожусь!
А девушка
отвечает:
— Как бы
не так, стану я руки портить! Некогда мне! — И пошла дальше.
Смотрит —
течёт родничок, да такой грязный, ряской одетый.
Вот он и
говорит:
—
Девушка-голубушка, почисти меня, укрась меня, я тебе шибко пригожусь!
— Да что
вы навалились на мою голову! Некогда мне — идти надо!
Это так
сказала старухина дочка и пошла дальше.
Вот идёт
она мимо той печи, а печь и говорит:
—
Девушка-голубушка, обмажь меня, приукрась меня, я тебе шибко пригожусь!
— Нашла
дуру, стану я мараться! — сказала старухина дочка, осерчала и пошла дальше.
Смотрит —
бежит собака, да такая шелудивая, что гадко на неё взглянуть.
—
Девушка-голубушка, почисть меня, причеши меня, я тебе шибко пригожусь!
Девушка
поглядела, да и говорит:
—
Выдумала, что сказать! Такая паршивая, а хочет, чтобы я с ней возилась! Не
дождёшься! — И пошла дальше.
Вот
повстречалась ей та самая женщина, у которой старикова дочка служила.
—
Здравствуй, девушка! — говорит.
— Доброго
здоровья, тётенька!
— Куда ты
идёшь? — спрашивает.
— Да
хочу, тётенька, наняться куда-нибудь.
— Иди ко
мне!
— Ладно,
тётенька. А какая у вас работа?
— Да
нетрудная, дочка! Лишь бы ты сумела всё сделать, как я скажу.
— А
почему не суметь? Раз скажете, а на другой раз сама знать буду.
— Вот
что, девушка, — говорит женщина, — видишь — стоят горшки? Поутру и вечером
будешь ты кипятить в этих горшках воду; воду эту будешь выливать в корыто да
насыпать туда муки и делать болтушку. Только гляди, чтоб не горячо было! После
будешь становиться на пороге да свистать громким посвистом трижды. И соберутся
к тебе разные зверюшки; ты накормишь их хорошенько, они и уползут, кому куда
надо. Да не бойся их — зла тебе никакого не будет. Сумеешь сделать?
— Сумею!
— сказала старухина дочка.
Вот они
поговорили, а вечером старухина дочка затопила печь, поставила горшки с водой
и, как только вода закипела ключом, всыпала туда целую мерку муки, и получилось
не пойло, а месиво. Вывалила она это месиво в корыто, сама стала на порог,
свистнула раз, другой, третий… Вот стали собираться разные зверюшки.
Бросились они к корыту, и какой ни схватится за еду —так и падает наземь кверху
лапами. Так все и подохли — обожглись да подавились.
Видит
старухина дочка, что все наелись, легли, а не встают, пошла к хозяйке и
говорит:
— Что это
у вас, хозяйка, скотина какая чудная? Все наелись, легли и не встают!
— Как не
встают? — крикнула хозяйка и кинулась к корыту.
Увидала,
что неживые все, схватилась за голову да как закричит:
— Ой,
батюшки, ой, родимые! Что ты наделала! Ты их погубила!
И
бранилась, и плакала, да ничего не помогло. Ну, сложила она всех зверюшек в
укладку и заперла на ключ.
Вот
кончился старухиной дочке год, дала ей хозяйка коня шелудивого да телегу
разбитую, немазаную, а на эту телегу поставила укладку с дохлыми зверюшками и
выпроводила в лес.
Доехала
старухина дочка до той печки, и сильно ей захотелось есть. А на шестке пышки —
сдобные, румяные. Только потянулась старухина дочка за одной, а пышки — прыг,
прыг! — и ускакали в печку. Заслонка хлопнула, печка и говорит:
— Э-э,
девушка, не обмазала мне бочков — не видать тебе и пирожков!
Заплакала
девушка и поехала дальше.
Доехала
она до родничка, и сильно ей захотелось пить. Смотрит, а вода так и льётся; она
скорей туда, а родничок вдруг высох, да и говорит слабым шёпотом:
— Э-э,
девушка, не хотела мне пригодиться, не придётся теперь и напиться!
Заплакала
девушка и поехала дальше.
Доезжает
она до яблоньки. А на ней яблочков так много, что негде курочке клюнуть, да
такие все хорошие — серебряные, золотые. Вот она и думает: «Дай хоть яблочков
натрясу, матери гостинца отвезу».
Только
подошла, а яблочки —скок! — все, как одно, кверху. Яблонька и говорит:
— Э-э,
девушка-голубушка, не хотела меня в порядок привесть, не будешь и яблочков
есть!
Заплакала
старухина дочка и поехала дальше.
Смотрит —
бежит собака, и у неё на шее висит монисто, такое красивое, блестящее да
длинное. Бросилась девушка за этой собакой — монисто отнять хотела, а собака и
говорит:
— Э-э,
девушка, не хотела меня причесать, обрядить — в ожерелье тебе не ходить!
Да и
убежала. Заплакала старухина дочка и поехала домой.
Вот
приехала она домой —зовёт старика со старухой:
— Идите
забирайте добро!
Дед и
баба выбежали из хаты, смотрят — дочка приехала. Обрадовались, повели её в
хату, внесли укладку. Вот открыли они укладку — смотрят, а там жабы, ящерки,
гадюки! Баба как закричит:
— Дочка,
что это такое?
Тогда
старухина дочка стала рассказывать, что и как было. Рассказала всё, а старуха и
говорит:
— Сиди уж
лучше дома. Та добра привезла, а ты гадюк околелых! Ещё хорошо, что жива
осталась.
Вот так
они и живут: хлеб-соль жуют… Я там была, мёд-пиво пила, мимо рта текло, а в
рот не попало. Коромыслом сено возят, охапкой воду носят! Старикова дочка
замуж пошла, а старухина и до сих пор живёт в вековухах.
